![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
quokka_happyВсе говорят: Кремль, Кремль.
Ото всех я слышал про него, а сам ни разу не видел.
Сколько раз уже (тысячу раз), напившись, или с похмелюги,
проходил по Москве с севера на юг, с запада на восток,
из конца в конец и как попало – и ни разу не видел Кремля.
Москва-Петушки Венедикт Ерофеев
_____________________________
И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей,
и я услышал одно из четырёх животных,
говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри.
Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник,
имеющий лук, и дан был ему венец;
и вышел он как победоносный, и чтобы победить.
...И вышел другой конь, рыжий;
и сидящему на нем дано взять мир с земли,
и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч.
...Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем всадник,
имеющий меру в руке своей.
...И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник,
которому имя смерть и ад следовал за ним;
и дана ему власть над четвертою частью земли;
умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными.
Откровение Иоанна Богослова, последняя из книг Нового Завета.
(Откр. 6:1-2 - 6:7-8)
_____________________________
Бурное кипение котла российских интернетов, брызжущих через край самыми противоречивыми эмоциями, и искренними, и явно наигранными – воистину может всех нас, простых %username%, навести на мысль о «последних временах».
Весьма показательна реакция на мировые и российские проблемы очень многих россиян – это мрачноватое, со вздохами и грустью в глазах смиренное «ну что делать, надо, надо … иначе нельзя… все как всегда… а что они творят! вот мы и отвечаем, адекватно же!»
От реальности, однако, нашим «простодушным и доверчивым» деваться некуда: атаки террористов, стремительное погружение России в бездонные глубины военного конфликта в Сирии, «прелести» экономического кризиса, «переругивание через забор» высших должностных лиц Турции и России, с криками «А ты докажь!» - словом, весь этот поток инфы надо, хочешь-не хочешь, осознать и – хоть как-то привести к «одному знаменателю»…
Вот диапазон этих «знаменателей», вызывающий у меня странные, но, думаю – вполне обоснованные ассоциации и с религиозной эсхатологией ранних христиан, ждущих конца света с минуты на минуту; и со сценическими потугами неумелых актеров; и с хитрым-ловким «кручу, верчу, обмануть хочу!» наперсточника на базаре:
- лидер ЛДПР Владимир Жириновский предложил сокрушить Турцию ракетно-ядерным ударом
http://lenta.ru/news/2015/11/27/zhirinovski/
- протоиерей Чаплин призвал на слушаниях в Общественной палате РФ - реализовать в РФ идеалы Святой Руси, халифата и СССР, «то есть тех систем, которые бросают вызов несправедливости и диктату узких элит над волей народов", - заявил священник во вторник на слушаниях в Общественной палате РФ." http://www.interfax.ru/russia/481242
- В Симферополе на митинге протеста против действий Турции, сбившей российский бомбардировщик Су-34 в небе над Сирией, сожгли соломенное чучело, к голове которого была пришпилена фотография президента Турции Реджепа Тайипа Эрдогана http://www.newsru.com/russia/27nov2015/burneffigy.html
- известный актер и блогер Станислав Садальский пишет о пророчествах старца Паисия Святогорца (Афонского): «Среди предсказаний, который сделал старец, был распад СССР, авария в Чернобыле, война в Малой Азии и распад Турции… По словам старца, в Константинополе произойдет великая война между русскими и европейцами и прольется много крови.»
- а «Члены мотоклуба «Ночные волки» организуют патрулирование сельской местности в районе Севастополя.» https://meduza.io/news/2015/11/27/nochnye-volki-zaymutsya-patrulirovaniem-sel-v-krymu
У меня же лично, при чтении подобных «новостей» и при наблюдении за реакциями на «это всё» моих соотечественников – всплывают воспоминания о 70-х годах прошлого века, о СССР и – сразу же перед глазами появляются великолепные строки из повести Венедикта Ерофеева «Москва-Петушки»:
«Публика посмотрела на меня почти безучастно, круглыми и как-будто ничем не занятыми глазами…
Мне это нравится. Мне нравится, что у народа моей страны глаза такие пустые и выпуклые. Это вселяет в меня чувство законной гордости.
Можно себе представить, какие глаза там. Где все продается и все покупается:
…Глубоко спрятанные, притаившиеся, хищные и перепуганные глаза… Девальвация, безработица, пауперизм… Смотрят исподлобья, с неутихающей заботой и мукой – вот какие глаза в мире Чистогана…
Зато у моего народа – какие глаза! Они постоянно навыкате, но – никакого напряжения в них. Полное отсутствие всякого смысла - но зато какая мощь! (Какая духовная мощь!) Эти глаза не продадут. Ничего не продадут и ничего не купят. Что бы ни случилось с моей страной. В дни сомнений, во дни тягостных раздумий, в годину любых испытаний и бедствий эти глаза не сморгнут. Им все божья роса...
Мне нравится мой народ. Я счастлив, что родился и возмужал под взглядами этих глаз.»
Существует мнение, что этот шедевр Венедикта Ерофеева остался в прошлом, как пример сатирического бытописания 60-х – 70-х годов, как забавный литературный казус, как набор алкогольных трипов и рецептов дико инфернальных алкогольных коктейлей, таких как, к примеру, знаменитая «Слеза комсомолки» или не менее знаменитый «Сучий потрох»…
С моей же точки зрения, скорбный путь Венички, его «схождение в Аид», с медленно нарастающим, поглощающим последние проблески реальности бредом, его кошмарно-алкогольная поездка на электричке, «…следующей до станции Петушки. Остановки: Серп и Молот, Чухлинка, Реутово, Железнодорожная, далее по всем пунктам, кроме Есино» - это краткая философская энциклопедия того, что можно назвать «русским духом».
«Дух» этот – иррационален, безнадежен, мрачен, его вполне можно назвать «манихейским», ведь «мир», окружающий Россию – лежит во зле, и война с этим злом – вечна, но безнадежна, ибо человек грешен, слаб, а свят только Он…
Но – Он оставил Россию и россиян, бросил их в безвременье, безнадежности и безысходности…
А раз так, то Он – российский Бог, отнюдь не всемогущ. Он печален, растерян, он молчит:
«Господь, вот ты видишь, чем я обладаю. Но разве это мне нужно? Разве по этому тоскует моя душа? Вот что дали мне люди взамен того, по чему тоскует душа! А если б они мне дали того, разве нуждался бы я в этом? Смотри, господи, вот: розовое крепкое за рупь тридцать семь…
И весь в синих молниях, господь мне ответил:
– А для чего нужны стигматы святой Терезе? Они ведь ей тоже не нужны. Но они ей желанны.
– Вот-вот! – отвечал я в восторге. – Вот и мне, и мне тоже – желанно мне это, но ничуть не нужно!
«Ну, раз желанно, Веничка, так и пей», – тихо подумал я, но все медлил. Скажет мне господь еще что-нибудь или не скажет?
Господь молчал.»
Недаром веничкин путь превращается под конец в апокалиптическое видение, в воплощение судьбы человека, ужасающегося бредовости окружающей его жизни, но – не пытающегося избегнуть «Судьбы», так как любое сопротивление ей – безнадежно и бессмысленно.
И несчастный Веничка, человек тонкой, чувствительной души, образованный, талантливый, смотрящий на российский мир, на российский народ, на свою собственную жизнь трезво… вы видите в моих словах противоречие?
Да, именно так - трезво! – как ни странно звучит это слово в контексте моих рассуждений о литературном произведении, пропитанном алкогольной темой, как та губка, пропитанная уксусом и поданная на кончике копья распятому Иисусу Христу римским солдатом, да простится мне такое сравнение – и, при всем ясном понимании своей ситуации, автор не только не может, но – и не хочет вырваться из этого заколдованного круга.
Итак, в предсмертной исповеди Венички речь идет не только об алкоголизме как способе существования автора, не только о беспощадном саморазрушении, речь – о безысходности человеческой судьбы, и всеобщей, и индивидуальной.
Для понимания причин иррационализма жизненной позиции и автора, и очень многих моих соотечественников-россиян следует учитывать подспудное, часто не осознаваемое, не проговариваемое человеком, даже самому себе – но являющееся мощнейшим глубинным основанием российского мировоззрения: онтологическое ощущение «отдельности», особенности исторической судьбы России, от всего остального мира.
И – не просто «отдельность» судьбы России, а ясное, не требующие никаких доказательств, и – следовательно, не опровергаемое никакими рациональными аргументами – сознание «мироотвержения» [1].
А раз целый мир отвергнут – что же можно сказать об одной-единственной человеческой жизни?
Что она стоит, по сравнению с таким поистине космических масштабов катаклизмом?
Жизнь человека не стоит ничего, ценность её ничтожна, увы – и для самого носителя этой жизни тоже…
Вот оно, это горячечное, полное противоречий, но такое мучительно искреннее рассуждение Венички:
«…Мой глупый земляк Солоухин зовет вас в лес соленые рыжики собирать. Да плюньте вы ему в его соленые рыжики! Давайте лучше займемся икотой, то есть, исследованием пьяной икоты в ее математическом аспекте…
– Помилуйте! – кричат мне со всех сторон. – да неужели же на свете, кроме этого, нет ничего такого, что могло бы…!
– Вот именно: нет! – кричу я во все стороны! – Нет ничего, кроме этого! Нет ничего такого, что могло бы! Я не дурак, я понимаю, есть еще на свете психиатрия, есть внегалактическая астрономия, все это так!
Но ведь все это – не наше, все это нам навязали Петр Великий и Дмитрий Кибальчич, а ведь наше призвание совсем не здесь, наше призвание совсем в другой стороне! В этой самой стороне, куда я вас приведу, если вы не станете упираться! Вы скажете: «призвание это гнусно и ложно». А я вам скажу, я вам снова повторяю: «нет ложных призваний, надо уважать всякое призвание».
И тьфу на вас, наконец! Лучше оставьте янкам внегалактическую астрономию, а немцам психиатрию. Пусть всякая сволота вроде испанцев идет на свою корриду смотреть, пусть подлец-африканец строит свою ассуанскую плотину, пусть строит, подлец, все равно ее ветром сдует, пусть подавится Италия своим дурацким бель-канто, пусть!..
А мы, повторяю, займемся икотой....
И вы убедитесь сами: к исходу этого часа она начнется. Когда вы икнете в первый раз, вас удивит внезапность ее начала; потом вас удивит неотвратимость второго раза, третьего раза, et cetera. Но если вы не дурак, скорее перестаньте удивляться и займитесь делом: записывайте на бумаге, в каких интервалах ваша икота удостаивает вас быть – в секундах, конечно:
Восемь – тринадцать – семь – три – восемнадцать.
Попробуйте, конечно, отыскать, если вы все-таки дурак, попытайтесь вывести какую-нибудь вздорную формулу, чтобы хоть как-то предсказать длительность следующего интервала. Пожалуйста. Жизнь все равно опрокинет все ваши телячьи построения:
Семнадцать – три – четыре – семнадцать – один – двадцать – три – четыре – семь – семь – семь – восемнадцать.
Говорят: вожди мирового пролетариата, Карл Маркс и Фридрих Энгельс тщательно изучили смену общественных формаций и на этом основании сумели многое предвидеть. Но тут они были бы бессильны предвидеть хоть самое малое. Вы вступили, по собственной прихоти, в сферу фатального – смиритесь и будьте терпеливы. Жизнь посрамит и вашу элементарную, и вашу высшую математику:
Тринадцать – пятнадцать – четыре – двенадцать – четыре – пять – двадцать восемь.
Не так ли в смене подъемов и падений, восторгов и бед каждого человека – нет ни малейшего намека на регулярность? Не так ли беспорядочно чередуются в жизни человечества его катастрофы? Закон – он выше всех нас. Икота – выше всякого закона. И как поразила вас недавно внезапность ее начала, так поразит вас ее конец, который вы, как смерть, не предскажете и не предотвратите:
Двадцать два – четырнадцать и все. И тишина.
И в этой тишине ваше сердце вам говорит: она не исследуема, а мы – беспомощны. Мы начисто лишены всякой свободы воли, мы во власти произвола, которому нет имени и спасения от которого – тоже нет.
Мы – дрожащие твари, а она – всесильна. Она, то есть божья десница, которая над всеми нами занесена и пред которой не хотят склонять головы только одни кретины и проходимцы. Он непостижим уму, а следовательно, он есть.
Итак, будьте совершенны, как совершенен отец ваш небесный.»
Когда я читаю эти строки, перед моими глазами возникает сцена из «Бориса Годунова» Пушкина:
"Юродивый (плачет): Взяли мою копеечку; обижают Николку!
Народ: Царь, царь идет.
Царь выходит из собора. Боярин впереди раздает нищим милостыню.
Юродивый: Борис, Борис! Николку дети обижают.
Царь: Подать ему милостыню. О чем он плачет?
Юродивый: Николку маленькие дети обижают... Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича.
Бояре: Поди прочь, дурак! схватите дурака!
Царь: Оставьте его. Молись за меня, бедный Николка. (Уходит.)
Юродивый (ему вслед): Нет, нет! нельзя молиться за царя Ирода — богородица не велит."
Вот он – последний, укрытый глубоко, но ясно видимый смысловой слой текста «Москва-Петушки»: Веничка – пример талантливого, остроумного, глубокого продолжения традиций российского юродства, в литературной форме.
Смысл юродства, в его российской ипостаси – прекрасно описан в книге «Манихейство и гностицизм. Культурные коды русской цивилизации», авторы – Игорь Яковенко и Александр Музыкантский.
Вот цитаты оттуда:
«Как тип юродивый актуализируется в обществе, включающем в себя значительное число людей с архаической психикой и подверженном чувству всеобщей вины.»
«Юродство — высшая, почти запредельная стадия духовного совершенства, выше монаха и старца. Это подчеркивается в житиях (« Я еще не готов ругать мир» ). Юродивый как бы существовал вне большого общества, вне цивилизации и вел с этими сущностями диалог из пространства абсолютного добра», божественной истины.»
«Они [юродивые] несут самую последнюю правду о болезни и тщете этого мира, правду о тщете большого общества, о том, что, пока это общество не достигло снятия себя самого, оно греховно и онтологически порочно, как бы ни оправдывало себя конечными целями.»
«Ругая мир, юродивые обличали всех — от последнего подданного до императоров. Однако императоры не топили их в нужниках, а, случалось, смиренно призывали молиться за себя, ибо, как и все общество, сознавали, что за юродивым истина и эта истина состоит в том, что православная империя — лишь меньшее из зол. Притом что она бесконечно выше, сакральнее и подлиннее любой иной формы социальности, как объект, несущий в себе большое общество, историю и цивилизацию, империя порочна,содержит в себе момент несовершенства, компромисса с силами Тьмы. Продвигая истину веры, государство продвигает и порок истории. Таким образом, православная империя — пропедевтика высшей, абсолютной истины.
На некотором последнем этапе она снимется, «государство отомрет», как учили нас в советской школе. И тогда только наступит Благодать. Юродивый указывает на то, что рядом с реальностью православной церкви и православной империи есть и абсолютная ценность снятия бытия-в-культуре. Недеяние юродивого абсолютно и деятельно. Он не улучшает и не очищает этот мир, но отсылает к конечному абсолютному идеалу — гибели эмпирически данного мира и утверждении мира иного, неизреченного.
Вот что пишет о сути рассматриваемого явления православный идеолог В.В.Аверьянов: «Русские если не осознали, то почувствовали, что мир сей является зверем, который не обладает собственным разумом и который нуждается в духовном приручении … Юродство — это корпускула духовности, духовного созерцания, мистического прозрения, вживленная в тело секулярного мира.
Юродство — это символ духовной “оппозиции ”не в смысле альтернативы власти, а в смысле абсолютной “оппозиции”, то есть наблюдателя, приставленного Богом к власти, к государственности. Острота юродства от невместимости православия в существующий политический и культурный “мир”. Юродство — это восстание против мира сего, но восстание не революционное (посягающее на захват власти), а метафизическое.» [2]
Вот образец прекрасного «ругания мира» Венички Ерофеева, вызывающий у меня ассоциации с событиями последних двух лет: как "около" России, так и в российской политике и общественной жизни:
«…С чего все началось? Все началось с того, что Тихонов прибил к воротам елисейковского сельсовета свои четырнадцать тезисов. Вернее, не прибил их к воротам, а написал на заборе мелом, и это скорее были слова, а не тезисы, четкие, лапидарные слова, а не тезисы, и было их всего два, а не четырнадцать – но, как бы то ни было, с этого все началось.
А после захода солнца деревня Черкасово была провозглашена столицей, туда же был доставлен пленный, и там же сымпровизировали съезд победителей. Все выступавшие были в лоскут пьяны, все мололи одно и то же: Максимилиан Робеспьер, Оливер Кромвель, Соня Перовская, Вера Засулич, карательные отряды из Петушков, война с Норвегией, и опять Соня Перовская и Вера Засулич…
С места кричали: «А где это такая – Норвегия?» «А кто ее знает, где! – отвечали с другого места. – у черта на куличках, у бороды на клине!» «Да где бы она ни была, – унимал я шум, – без интервенции нам не обойтись. Чтобы восстановить хозяйство, разрушенное войной, надо сначала его разрушить, а для этого нужна гражданская или хоть какая-нибудь война, нужно как минимум двенадцать фронтов»..
«Белополяки нужны!» – кричал закосевший Тихонов.
«О, идиот! – прерывал его я, – вечно ты ляпнешь! Ты блестящий теоретик, Вадим, твои тезисы мы прибили к нашим сердцам, – но как доходит до дела, ты говно-говном! Ну зачем тебе, дураку, белополяки?»..
«Да разве я спорю! – сдавался Тихонов. – Как будто они мне больше нужны, чем вам! Норвегия так Норвегия…»
Впопыхах и в азарте все как-то забыли, что та уже двадцать лет состоит в НАТО, и Владик Ц-ский уже бежал на ларионовский почтамт с пачкой открыток и писем. Одно письмо было адресовано королю Норвегии Улафу, с объявлением войны и уведомлением о вручении. Другое письмо – вернее даже не письмо, а чистый лист, запечатанный в конверте, – было отправлено генералу Франко: пусть он увидит в этом грозящий перст, старая шпала, пусть побелеет, как этот лист, одряхлевший разъебай-каудильо!..
От премьера Британской империи Гарольда Вильсона мы потребовали совсем немногого: убери, премьер, свою дурацкую канонерку из залива Акаба, а дальше поступай по произволению… И наконец, четвертое письмо – Владиславу Гомулке, мы писали ему: ты, Владислав Гомулка, имеешь полное и неотъемлемое право на польский коридор, а вот Юзеф Циранкевич не имеет на польский коридор никакого права…
И послали четыре открытки: Абба Эбану, Моше Даяну, генералу Сухарто и Александру Дубчеку. Все четыре открытки были очень красивые, с виньеточками и желудями. Пусть, мол, порадуются ребята, может они нас, губошлепы, признают за это субъектами международного права…
Никто в эту ночь не спал. Всех захватил энтузиазм, все глядели в небо, ждали норвежских бомб, открытия магазинов и интервенции, и воображали себе, как будет рад Владислав Гомулка и как будет рвать на себе волосы Юзеф Циранкович
...
Я тихо отвел в сторону канцлера, от него разило пуншем:
– Тебе нравится, Вадя, наша революция?
– Да, – отвечал Вадя, – она лихорадочна, но она прекрасна.
– Так… А насчет Норвегии, Вадя, – насчет Норвегии ничего не слышно?
– Пока ничего… А что тебе Норвегия?
– Как то есть что Норвегия?!.. В состоянии войны мы с ней или не в состоянии? Очень глупо все получается. Мы с ней воюем, а она с нами не хочет… Если завтра нас не начнут бомбить, я снова сажусь в президентское кресло – и тогда увидишь, что будет!..
...
Через два часа он испустил дух на руках у министра обороны. Он умер от тоски и чрезмерной склонности к обобщениям. Других причин вроде бы не было, а вскрывать мы его не вскрывали, потому что вскрывать было противно. А к вечеру того же дня все телетайпы мира приняли сообщение: «Смерть наступила вследствие естественных причин». Чья смерть, сказано не было, но мир догадывался.»
Именно поэтому истинно юродивый Веничка не может быть «просто счастлив» и благополучен, не может доехать до Петушков, в этот земной рай, где «…не умолкают птицы, ни днем, ни ночью, где ни зимой, ни летом не отцветает жасмин. Первородный грех – может, он и был – там никого не тяготит. Там даже у тех, кто не просыхает по неделям, взгляд бездонен и ясен…».
Он не может остаться с любимой и воспитывать маленького сына, нет – и никогда уже не сможет, во веки веков, аминь. Эта простая судьба – не для скорбных духом, пусть даже и прозревающих прошлое, будущее и волю Божию…
Недаром с ним говорят ангелы, недаром на ужасном, неосознанном им самим пути обратно, в Москву – он получает предупреждение от очередного бредово-иллюзорного собеседника, Сфинкса – что дороги в земной рай нет и не будет:
«Чуть только я забылся, кто-то ударил меня хвостом по спине. Я вздрогнул и обернулся: передо мною был некто без ног, без хвоста и без головы.
– Ты кто? – спросил я его в изумлении.
– Угадай, кто! – и он рассмеялся, по-людоедски рассмеялся…
– Вот еще! Буду я угадывать!.
…
- Он опять рассмеялся и ударил меня в поддых.
– Так слушай же. Перед тобою – сфинкс. И он в этот город тебя не пустит…»
Да, и Господь, и ангелы – раньше говорившие с юродивым и просившие его улыбнуться, а потом – отлетавшие от успокоенного Венички… увы, все отвернулись от него…
Горячечный финал всего - и попыток спастись, и всей жизни нашего героя:
«И тут – началась история страшнее всех, виденных во сне. В этом самом переулке навстречу мне шли четверо… Я сразу их узнал, я не буду вам объяснять, кто эти четверо… Я задрожал сильнее прежнего, я весь превратился в сплошную судорогу…»
Что же, вот они – Всадники Апокалипсиса, принявшие вид отвратительных, но совершенно земных и банальных убийц.
«А четвертый был похож… Впрочем, я потом скажу, на кого он был похож.»
Четвертый всадник – смерть.
Последнее видение Венички, осознавшего наконец, что он не в спасительных Петушках, а в Москве – это Кремль:
«Не Петушки это, нет! Кремль сиял передо мною во всем великолепии.»
Но спасения нет:
«Неисповедимы твои пути…»
Господь молчал...
…Ангелы небесные, они подымаются! Что мне делать? Что мне сейчас делать, чтобы не умереть? Ангелы!..
И ангелы рассмеялись.»
К сожалению, и сейчас, в начале 21-го века, как никогда актуальны слова прекрасного писателя Н. Лескова, сказанные им еще в веке 19-ом : «Христианство на Руси еще не проповедовано.»
Думаю, что нет возможностей к спасению, при отвержении мира, радостей и трудов в земной, реальной жизни, и ненависти к ней.
Примечания:
- [1] - стр 176 «Манихейство и гностицизм. Культурные коды русской цивилизации»
«Итак, мир отдан Злу. В самой последней сути человеческого естества пребывает Враг.
Единственная реакция на это — мироотвержение.
Только предельное отторжение всего живого, пронизанного ложью, тьмой и агрессией, имманентно влекущего человека в грех и погибель, открывает путь к спасению.
Отторжение плененного тьмою мира со всеми его соблазнами, истощение себя постом и молитвой, мистическая практика, всевозможные тяготы и лишения — лишь на этом пути возможно движение к обожению, то есть к изживанию жизни, преображению страшной исходной природы, стяжанию на земле небесного совершенства.
Отсюда — ненависть к своей природе как вместилищу бесов, ужас перед желаниями, импульсами, движениями собственного естества.»
- [2] стр. 182 «Манихейство и гностицизм. Культурные коды русской цивилизации»
Ото всех я слышал про него, а сам ни разу не видел.
Сколько раз уже (тысячу раз), напившись, или с похмелюги,
проходил по Москве с севера на юг, с запада на восток,
из конца в конец и как попало – и ни разу не видел Кремля.
Москва-Петушки Венедикт Ерофеев
_____________________________
И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей,
и я услышал одно из четырёх животных,
говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри.
Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник,
имеющий лук, и дан был ему венец;
и вышел он как победоносный, и чтобы победить.
...И вышел другой конь, рыжий;
и сидящему на нем дано взять мир с земли,
и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч.
...Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем всадник,
имеющий меру в руке своей.
...И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник,
которому имя смерть и ад следовал за ним;
и дана ему власть над четвертою частью земли;
умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными.
Откровение Иоанна Богослова, последняя из книг Нового Завета.
(Откр. 6:1-2 - 6:7-8)
_____________________________
Бурное кипение котла российских интернетов, брызжущих через край самыми противоречивыми эмоциями, и искренними, и явно наигранными – воистину может всех нас, простых %username%, навести на мысль о «последних временах».
Весьма показательна реакция на мировые и российские проблемы очень многих россиян – это мрачноватое, со вздохами и грустью в глазах смиренное «ну что делать, надо, надо … иначе нельзя… все как всегда… а что они творят! вот мы и отвечаем, адекватно же!»
От реальности, однако, нашим «простодушным и доверчивым» деваться некуда: атаки террористов, стремительное погружение России в бездонные глубины военного конфликта в Сирии, «прелести» экономического кризиса, «переругивание через забор» высших должностных лиц Турции и России, с криками «А ты докажь!» - словом, весь этот поток инфы надо, хочешь-не хочешь, осознать и – хоть как-то привести к «одному знаменателю»…
Вот диапазон этих «знаменателей», вызывающий у меня странные, но, думаю – вполне обоснованные ассоциации и с религиозной эсхатологией ранних христиан, ждущих конца света с минуты на минуту; и со сценическими потугами неумелых актеров; и с хитрым-ловким «кручу, верчу, обмануть хочу!» наперсточника на базаре:
- лидер ЛДПР Владимир Жириновский предложил сокрушить Турцию ракетно-ядерным ударом
http://lenta.ru/news/2015/11/27/zhirinovski/
- протоиерей Чаплин призвал на слушаниях в Общественной палате РФ - реализовать в РФ идеалы Святой Руси, халифата и СССР, «то есть тех систем, которые бросают вызов несправедливости и диктату узких элит над волей народов", - заявил священник во вторник на слушаниях в Общественной палате РФ." http://www.interfax.ru/russia/481242
- В Симферополе на митинге протеста против действий Турции, сбившей российский бомбардировщик Су-34 в небе над Сирией, сожгли соломенное чучело, к голове которого была пришпилена фотография президента Турции Реджепа Тайипа Эрдогана http://www.newsru.com/russia/27nov2015/burneffigy.html
- известный актер и блогер Станислав Садальский пишет о пророчествах старца Паисия Святогорца (Афонского): «Среди предсказаний, который сделал старец, был распад СССР, авария в Чернобыле, война в Малой Азии и распад Турции… По словам старца, в Константинополе произойдет великая война между русскими и европейцами и прольется много крови.»
- а «Члены мотоклуба «Ночные волки» организуют патрулирование сельской местности в районе Севастополя.» https://meduza.io/news/2015/11/27/nochnye-volki-zaymutsya-patrulirovaniem-sel-v-krymu
У меня же лично, при чтении подобных «новостей» и при наблюдении за реакциями на «это всё» моих соотечественников – всплывают воспоминания о 70-х годах прошлого века, о СССР и – сразу же перед глазами появляются великолепные строки из повести Венедикта Ерофеева «Москва-Петушки»:
«Публика посмотрела на меня почти безучастно, круглыми и как-будто ничем не занятыми глазами…
Мне это нравится. Мне нравится, что у народа моей страны глаза такие пустые и выпуклые. Это вселяет в меня чувство законной гордости.
Можно себе представить, какие глаза там. Где все продается и все покупается:
…Глубоко спрятанные, притаившиеся, хищные и перепуганные глаза… Девальвация, безработица, пауперизм… Смотрят исподлобья, с неутихающей заботой и мукой – вот какие глаза в мире Чистогана…
Зато у моего народа – какие глаза! Они постоянно навыкате, но – никакого напряжения в них. Полное отсутствие всякого смысла - но зато какая мощь! (Какая духовная мощь!) Эти глаза не продадут. Ничего не продадут и ничего не купят. Что бы ни случилось с моей страной. В дни сомнений, во дни тягостных раздумий, в годину любых испытаний и бедствий эти глаза не сморгнут. Им все божья роса...
Мне нравится мой народ. Я счастлив, что родился и возмужал под взглядами этих глаз.»
Существует мнение, что этот шедевр Венедикта Ерофеева остался в прошлом, как пример сатирического бытописания 60-х – 70-х годов, как забавный литературный казус, как набор алкогольных трипов и рецептов дико инфернальных алкогольных коктейлей, таких как, к примеру, знаменитая «Слеза комсомолки» или не менее знаменитый «Сучий потрох»…
С моей же точки зрения, скорбный путь Венички, его «схождение в Аид», с медленно нарастающим, поглощающим последние проблески реальности бредом, его кошмарно-алкогольная поездка на электричке, «…следующей до станции Петушки. Остановки: Серп и Молот, Чухлинка, Реутово, Железнодорожная, далее по всем пунктам, кроме Есино» - это краткая философская энциклопедия того, что можно назвать «русским духом».
«Дух» этот – иррационален, безнадежен, мрачен, его вполне можно назвать «манихейским», ведь «мир», окружающий Россию – лежит во зле, и война с этим злом – вечна, но безнадежна, ибо человек грешен, слаб, а свят только Он…
Но – Он оставил Россию и россиян, бросил их в безвременье, безнадежности и безысходности…
А раз так, то Он – российский Бог, отнюдь не всемогущ. Он печален, растерян, он молчит:
«Господь, вот ты видишь, чем я обладаю. Но разве это мне нужно? Разве по этому тоскует моя душа? Вот что дали мне люди взамен того, по чему тоскует душа! А если б они мне дали того, разве нуждался бы я в этом? Смотри, господи, вот: розовое крепкое за рупь тридцать семь…
И весь в синих молниях, господь мне ответил:
– А для чего нужны стигматы святой Терезе? Они ведь ей тоже не нужны. Но они ей желанны.
– Вот-вот! – отвечал я в восторге. – Вот и мне, и мне тоже – желанно мне это, но ничуть не нужно!
«Ну, раз желанно, Веничка, так и пей», – тихо подумал я, но все медлил. Скажет мне господь еще что-нибудь или не скажет?
Господь молчал.»
Недаром веничкин путь превращается под конец в апокалиптическое видение, в воплощение судьбы человека, ужасающегося бредовости окружающей его жизни, но – не пытающегося избегнуть «Судьбы», так как любое сопротивление ей – безнадежно и бессмысленно.
И несчастный Веничка, человек тонкой, чувствительной души, образованный, талантливый, смотрящий на российский мир, на российский народ, на свою собственную жизнь трезво… вы видите в моих словах противоречие?
Да, именно так - трезво! – как ни странно звучит это слово в контексте моих рассуждений о литературном произведении, пропитанном алкогольной темой, как та губка, пропитанная уксусом и поданная на кончике копья распятому Иисусу Христу римским солдатом, да простится мне такое сравнение – и, при всем ясном понимании своей ситуации, автор не только не может, но – и не хочет вырваться из этого заколдованного круга.
Итак, в предсмертной исповеди Венички речь идет не только об алкоголизме как способе существования автора, не только о беспощадном саморазрушении, речь – о безысходности человеческой судьбы, и всеобщей, и индивидуальной.
Для понимания причин иррационализма жизненной позиции и автора, и очень многих моих соотечественников-россиян следует учитывать подспудное, часто не осознаваемое, не проговариваемое человеком, даже самому себе – но являющееся мощнейшим глубинным основанием российского мировоззрения: онтологическое ощущение «отдельности», особенности исторической судьбы России, от всего остального мира.
И – не просто «отдельность» судьбы России, а ясное, не требующие никаких доказательств, и – следовательно, не опровергаемое никакими рациональными аргументами – сознание «мироотвержения» [1].
А раз целый мир отвергнут – что же можно сказать об одной-единственной человеческой жизни?
Что она стоит, по сравнению с таким поистине космических масштабов катаклизмом?
Жизнь человека не стоит ничего, ценность её ничтожна, увы – и для самого носителя этой жизни тоже…
Вот оно, это горячечное, полное противоречий, но такое мучительно искреннее рассуждение Венички:
«…Мой глупый земляк Солоухин зовет вас в лес соленые рыжики собирать. Да плюньте вы ему в его соленые рыжики! Давайте лучше займемся икотой, то есть, исследованием пьяной икоты в ее математическом аспекте…
– Помилуйте! – кричат мне со всех сторон. – да неужели же на свете, кроме этого, нет ничего такого, что могло бы…!
– Вот именно: нет! – кричу я во все стороны! – Нет ничего, кроме этого! Нет ничего такого, что могло бы! Я не дурак, я понимаю, есть еще на свете психиатрия, есть внегалактическая астрономия, все это так!
Но ведь все это – не наше, все это нам навязали Петр Великий и Дмитрий Кибальчич, а ведь наше призвание совсем не здесь, наше призвание совсем в другой стороне! В этой самой стороне, куда я вас приведу, если вы не станете упираться! Вы скажете: «призвание это гнусно и ложно». А я вам скажу, я вам снова повторяю: «нет ложных призваний, надо уважать всякое призвание».
И тьфу на вас, наконец! Лучше оставьте янкам внегалактическую астрономию, а немцам психиатрию. Пусть всякая сволота вроде испанцев идет на свою корриду смотреть, пусть подлец-африканец строит свою ассуанскую плотину, пусть строит, подлец, все равно ее ветром сдует, пусть подавится Италия своим дурацким бель-канто, пусть!..
А мы, повторяю, займемся икотой....
И вы убедитесь сами: к исходу этого часа она начнется. Когда вы икнете в первый раз, вас удивит внезапность ее начала; потом вас удивит неотвратимость второго раза, третьего раза, et cetera. Но если вы не дурак, скорее перестаньте удивляться и займитесь делом: записывайте на бумаге, в каких интервалах ваша икота удостаивает вас быть – в секундах, конечно:
Восемь – тринадцать – семь – три – восемнадцать.
Попробуйте, конечно, отыскать, если вы все-таки дурак, попытайтесь вывести какую-нибудь вздорную формулу, чтобы хоть как-то предсказать длительность следующего интервала. Пожалуйста. Жизнь все равно опрокинет все ваши телячьи построения:
Семнадцать – три – четыре – семнадцать – один – двадцать – три – четыре – семь – семь – семь – восемнадцать.
Говорят: вожди мирового пролетариата, Карл Маркс и Фридрих Энгельс тщательно изучили смену общественных формаций и на этом основании сумели многое предвидеть. Но тут они были бы бессильны предвидеть хоть самое малое. Вы вступили, по собственной прихоти, в сферу фатального – смиритесь и будьте терпеливы. Жизнь посрамит и вашу элементарную, и вашу высшую математику:
Тринадцать – пятнадцать – четыре – двенадцать – четыре – пять – двадцать восемь.
Не так ли в смене подъемов и падений, восторгов и бед каждого человека – нет ни малейшего намека на регулярность? Не так ли беспорядочно чередуются в жизни человечества его катастрофы? Закон – он выше всех нас. Икота – выше всякого закона. И как поразила вас недавно внезапность ее начала, так поразит вас ее конец, который вы, как смерть, не предскажете и не предотвратите:
Двадцать два – четырнадцать и все. И тишина.
И в этой тишине ваше сердце вам говорит: она не исследуема, а мы – беспомощны. Мы начисто лишены всякой свободы воли, мы во власти произвола, которому нет имени и спасения от которого – тоже нет.
Мы – дрожащие твари, а она – всесильна. Она, то есть божья десница, которая над всеми нами занесена и пред которой не хотят склонять головы только одни кретины и проходимцы. Он непостижим уму, а следовательно, он есть.
Итак, будьте совершенны, как совершенен отец ваш небесный.»
Когда я читаю эти строки, перед моими глазами возникает сцена из «Бориса Годунова» Пушкина:
"Юродивый (плачет): Взяли мою копеечку; обижают Николку!
Народ: Царь, царь идет.
Царь выходит из собора. Боярин впереди раздает нищим милостыню.
Юродивый: Борис, Борис! Николку дети обижают.
Царь: Подать ему милостыню. О чем он плачет?
Юродивый: Николку маленькие дети обижают... Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича.
Бояре: Поди прочь, дурак! схватите дурака!
Царь: Оставьте его. Молись за меня, бедный Николка. (Уходит.)
Юродивый (ему вслед): Нет, нет! нельзя молиться за царя Ирода — богородица не велит."
Вот он – последний, укрытый глубоко, но ясно видимый смысловой слой текста «Москва-Петушки»: Веничка – пример талантливого, остроумного, глубокого продолжения традиций российского юродства, в литературной форме.
Смысл юродства, в его российской ипостаси – прекрасно описан в книге «Манихейство и гностицизм. Культурные коды русской цивилизации», авторы – Игорь Яковенко и Александр Музыкантский.
Вот цитаты оттуда:
«Как тип юродивый актуализируется в обществе, включающем в себя значительное число людей с архаической психикой и подверженном чувству всеобщей вины.»
«Юродство — высшая, почти запредельная стадия духовного совершенства, выше монаха и старца. Это подчеркивается в житиях (« Я еще не готов ругать мир» ). Юродивый как бы существовал вне большого общества, вне цивилизации и вел с этими сущностями диалог из пространства абсолютного добра», божественной истины.»
«Они [юродивые] несут самую последнюю правду о болезни и тщете этого мира, правду о тщете большого общества, о том, что, пока это общество не достигло снятия себя самого, оно греховно и онтологически порочно, как бы ни оправдывало себя конечными целями.»
«Ругая мир, юродивые обличали всех — от последнего подданного до императоров. Однако императоры не топили их в нужниках, а, случалось, смиренно призывали молиться за себя, ибо, как и все общество, сознавали, что за юродивым истина и эта истина состоит в том, что православная империя — лишь меньшее из зол. Притом что она бесконечно выше, сакральнее и подлиннее любой иной формы социальности, как объект, несущий в себе большое общество, историю и цивилизацию, империя порочна,содержит в себе момент несовершенства, компромисса с силами Тьмы. Продвигая истину веры, государство продвигает и порок истории. Таким образом, православная империя — пропедевтика высшей, абсолютной истины.
На некотором последнем этапе она снимется, «государство отомрет», как учили нас в советской школе. И тогда только наступит Благодать. Юродивый указывает на то, что рядом с реальностью православной церкви и православной империи есть и абсолютная ценность снятия бытия-в-культуре. Недеяние юродивого абсолютно и деятельно. Он не улучшает и не очищает этот мир, но отсылает к конечному абсолютному идеалу — гибели эмпирически данного мира и утверждении мира иного, неизреченного.
Вот что пишет о сути рассматриваемого явления православный идеолог В.В.Аверьянов: «Русские если не осознали, то почувствовали, что мир сей является зверем, который не обладает собственным разумом и который нуждается в духовном приручении … Юродство — это корпускула духовности, духовного созерцания, мистического прозрения, вживленная в тело секулярного мира.
Юродство — это символ духовной “оппозиции ”не в смысле альтернативы власти, а в смысле абсолютной “оппозиции”, то есть наблюдателя, приставленного Богом к власти, к государственности. Острота юродства от невместимости православия в существующий политический и культурный “мир”. Юродство — это восстание против мира сего, но восстание не революционное (посягающее на захват власти), а метафизическое.» [2]
Вот образец прекрасного «ругания мира» Венички Ерофеева, вызывающий у меня ассоциации с событиями последних двух лет: как "около" России, так и в российской политике и общественной жизни:
«…С чего все началось? Все началось с того, что Тихонов прибил к воротам елисейковского сельсовета свои четырнадцать тезисов. Вернее, не прибил их к воротам, а написал на заборе мелом, и это скорее были слова, а не тезисы, четкие, лапидарные слова, а не тезисы, и было их всего два, а не четырнадцать – но, как бы то ни было, с этого все началось.
А после захода солнца деревня Черкасово была провозглашена столицей, туда же был доставлен пленный, и там же сымпровизировали съезд победителей. Все выступавшие были в лоскут пьяны, все мололи одно и то же: Максимилиан Робеспьер, Оливер Кромвель, Соня Перовская, Вера Засулич, карательные отряды из Петушков, война с Норвегией, и опять Соня Перовская и Вера Засулич…
С места кричали: «А где это такая – Норвегия?» «А кто ее знает, где! – отвечали с другого места. – у черта на куличках, у бороды на клине!» «Да где бы она ни была, – унимал я шум, – без интервенции нам не обойтись. Чтобы восстановить хозяйство, разрушенное войной, надо сначала его разрушить, а для этого нужна гражданская или хоть какая-нибудь война, нужно как минимум двенадцать фронтов»..
«Белополяки нужны!» – кричал закосевший Тихонов.
«О, идиот! – прерывал его я, – вечно ты ляпнешь! Ты блестящий теоретик, Вадим, твои тезисы мы прибили к нашим сердцам, – но как доходит до дела, ты говно-говном! Ну зачем тебе, дураку, белополяки?»..
«Да разве я спорю! – сдавался Тихонов. – Как будто они мне больше нужны, чем вам! Норвегия так Норвегия…»
Впопыхах и в азарте все как-то забыли, что та уже двадцать лет состоит в НАТО, и Владик Ц-ский уже бежал на ларионовский почтамт с пачкой открыток и писем. Одно письмо было адресовано королю Норвегии Улафу, с объявлением войны и уведомлением о вручении. Другое письмо – вернее даже не письмо, а чистый лист, запечатанный в конверте, – было отправлено генералу Франко: пусть он увидит в этом грозящий перст, старая шпала, пусть побелеет, как этот лист, одряхлевший разъебай-каудильо!..
От премьера Британской империи Гарольда Вильсона мы потребовали совсем немногого: убери, премьер, свою дурацкую канонерку из залива Акаба, а дальше поступай по произволению… И наконец, четвертое письмо – Владиславу Гомулке, мы писали ему: ты, Владислав Гомулка, имеешь полное и неотъемлемое право на польский коридор, а вот Юзеф Циранкевич не имеет на польский коридор никакого права…
И послали четыре открытки: Абба Эбану, Моше Даяну, генералу Сухарто и Александру Дубчеку. Все четыре открытки были очень красивые, с виньеточками и желудями. Пусть, мол, порадуются ребята, может они нас, губошлепы, признают за это субъектами международного права…
Никто в эту ночь не спал. Всех захватил энтузиазм, все глядели в небо, ждали норвежских бомб, открытия магазинов и интервенции, и воображали себе, как будет рад Владислав Гомулка и как будет рвать на себе волосы Юзеф Циранкович
...
Я тихо отвел в сторону канцлера, от него разило пуншем:
– Тебе нравится, Вадя, наша революция?
– Да, – отвечал Вадя, – она лихорадочна, но она прекрасна.
– Так… А насчет Норвегии, Вадя, – насчет Норвегии ничего не слышно?
– Пока ничего… А что тебе Норвегия?
– Как то есть что Норвегия?!.. В состоянии войны мы с ней или не в состоянии? Очень глупо все получается. Мы с ней воюем, а она с нами не хочет… Если завтра нас не начнут бомбить, я снова сажусь в президентское кресло – и тогда увидишь, что будет!..
...
Через два часа он испустил дух на руках у министра обороны. Он умер от тоски и чрезмерной склонности к обобщениям. Других причин вроде бы не было, а вскрывать мы его не вскрывали, потому что вскрывать было противно. А к вечеру того же дня все телетайпы мира приняли сообщение: «Смерть наступила вследствие естественных причин». Чья смерть, сказано не было, но мир догадывался.»
Именно поэтому истинно юродивый Веничка не может быть «просто счастлив» и благополучен, не может доехать до Петушков, в этот земной рай, где «…не умолкают птицы, ни днем, ни ночью, где ни зимой, ни летом не отцветает жасмин. Первородный грех – может, он и был – там никого не тяготит. Там даже у тех, кто не просыхает по неделям, взгляд бездонен и ясен…».
Он не может остаться с любимой и воспитывать маленького сына, нет – и никогда уже не сможет, во веки веков, аминь. Эта простая судьба – не для скорбных духом, пусть даже и прозревающих прошлое, будущее и волю Божию…
Недаром с ним говорят ангелы, недаром на ужасном, неосознанном им самим пути обратно, в Москву – он получает предупреждение от очередного бредово-иллюзорного собеседника, Сфинкса – что дороги в земной рай нет и не будет:
«Чуть только я забылся, кто-то ударил меня хвостом по спине. Я вздрогнул и обернулся: передо мною был некто без ног, без хвоста и без головы.
– Ты кто? – спросил я его в изумлении.
– Угадай, кто! – и он рассмеялся, по-людоедски рассмеялся…
– Вот еще! Буду я угадывать!.
…
- Он опять рассмеялся и ударил меня в поддых.
– Так слушай же. Перед тобою – сфинкс. И он в этот город тебя не пустит…»
Да, и Господь, и ангелы – раньше говорившие с юродивым и просившие его улыбнуться, а потом – отлетавшие от успокоенного Венички… увы, все отвернулись от него…
Горячечный финал всего - и попыток спастись, и всей жизни нашего героя:
«И тут – началась история страшнее всех, виденных во сне. В этом самом переулке навстречу мне шли четверо… Я сразу их узнал, я не буду вам объяснять, кто эти четверо… Я задрожал сильнее прежнего, я весь превратился в сплошную судорогу…»
Что же, вот они – Всадники Апокалипсиса, принявшие вид отвратительных, но совершенно земных и банальных убийц.
«А четвертый был похож… Впрочем, я потом скажу, на кого он был похож.»
Четвертый всадник – смерть.
Последнее видение Венички, осознавшего наконец, что он не в спасительных Петушках, а в Москве – это Кремль:
«Не Петушки это, нет! Кремль сиял передо мною во всем великолепии.»
Но спасения нет:
«Неисповедимы твои пути…»
Господь молчал...
…Ангелы небесные, они подымаются! Что мне делать? Что мне сейчас делать, чтобы не умереть? Ангелы!..
И ангелы рассмеялись.»
К сожалению, и сейчас, в начале 21-го века, как никогда актуальны слова прекрасного писателя Н. Лескова, сказанные им еще в веке 19-ом : «Христианство на Руси еще не проповедовано.»
Думаю, что нет возможностей к спасению, при отвержении мира, радостей и трудов в земной, реальной жизни, и ненависти к ней.
Примечания:
- [1] - стр 176 «Манихейство и гностицизм. Культурные коды русской цивилизации»
«Итак, мир отдан Злу. В самой последней сути человеческого естества пребывает Враг.
Единственная реакция на это — мироотвержение.
Только предельное отторжение всего живого, пронизанного ложью, тьмой и агрессией, имманентно влекущего человека в грех и погибель, открывает путь к спасению.
Отторжение плененного тьмою мира со всеми его соблазнами, истощение себя постом и молитвой, мистическая практика, всевозможные тяготы и лишения — лишь на этом пути возможно движение к обожению, то есть к изживанию жизни, преображению страшной исходной природы, стяжанию на земле небесного совершенства.
Отсюда — ненависть к своей природе как вместилищу бесов, ужас перед желаниями, импульсами, движениями собственного естества.»
- [2] стр. 182 «Манихейство и гностицизм. Культурные коды русской цивилизации»
